Сергей Оробий
Критик, литературовед. Кандидат филологических наук, доцент Благовещенского государственного педагогического университета. Автор ряда монографий. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Homo Legens», «Новое литературное обозрение» и многих других.
Обзор книжных новинок от 12.05.2018
В этом обзоре – гуманитарный нон-фикшн весны.
Искусство как поток
Борис Гройс. В потоке. — М.: Ad Marginem, 2018
«Наше время кажется непохожим на прочие исторические эпохи по крайней мере в одном отношении: никогда раньше человечество так не интересовалось своим актуальным состоянием. Средние века интересовались вечностью, Ренессанс – прошлым, модернизм – будущим. Наша эпоха интересуется преимущественно собой». Культовый учёный рассуждает об искусстве в эпоху интернета: мы существуем в потоке информации, но и само искусство становится потоком: как в такой ситуации меняются литература, живопись, музейные практики, сами отношения со временем? Очень скромная по объёму и чрезвычайно насыщенная по содержанию книжка, без которой отныне не обойтись любому рассуждающему о современном искусстве – про отношения художника и теоретика, про музейные практики, про политику и авангард, про оригиналы и копии, про то, наконец, как Гугл сводит наш диалог с миром к аграмматическому множеству контекстов, превращая хайдеггеровский дом бытия во множество словесных облаков (не аристофановских ли?). Гройс не пытается играть в поп-философа, но цитировать можно страницами: «Интернет функционирует скорее как церковь, нежели как музей. Ницше писал, что со смертью Бога мы утратили своего зрителя. Появление интернета вернуло нам этого универсального зрителя. Кажется, мы возвращаемся в райское состояние и, подобно святым, выполняем нематериальную работу под божественным взглядом. Ведь жизнь святого можно описать как блог, который читается Богом и сохраняется в целости даже после смерти этого святого. Зачем же нам нужны какие-то секреты? Почему мы отвергаем радикальную прозрачность?». Некоторые фрагменты – искусствоведческие стихотворения в прозе, вот, скажем, начало одного из таких: «Уже в XIX веке музеи часто сравнивали с кладбищами, а музейных хранителей – с могильщиками. Однако музей является кладбищем в гораздо большей степени, чем любые другие захоронения…»
Русская матрица
Михаил Кром. Рождение государства: Московская Русь XV–XVI веков. — М.: Новое литературное обозрение, 2018
Книга Михаила Крома продолжает серию «Что такое Россия» – очередное замечательное начинание «НЛО», призванное уточнить или заново объяснить «больные» для современного общественного сознания вопросы. В том числе – вопрос о природе отечественной государственности: «вертикаль власти», специфические отношения монарха и элит, выработка соответствующей идеологии – как и когда всё это возникло? Оказывается, в очень сжатые сроки, фактически при жизни одного поколения XV века. При этом путь превращения России в модерное государство не был «особым» – Кром показывает, что это лишь один из вариантов общеевропейской модерности. Важная книга: здесь описано появление матрицы, в которой мы живём до сих пор. «И сейчас, несмотря на все реформы и контрреформы минувших столетий, сквозь толщу веков проглядывают некоторые базовые структуры раннемодерного государства, возникшего при Иване III. Нами управляет многотысячная бюрократия, первые шаги которой описаны в этой книге, а прерогативы главы государства и сейчас, как и пятьсот лет назад, включают в себя руководство внешней политикой и назначение доверенных лиц на ключевые посты. И в наши дни актуален вопрос, волновавший когда-то великого князя всея Руси: «чье государство»?». Это очевидно и историкам, и социологам, и даже литературным критикам: о чём, спрашивается, «День опричника»? «Лавр»? «Тайный год»? «Пятое царство»? То-то.
Привет Гераклиту
Игорь Смирнов. От противного. Разыскания в области художественной культуры. — М.: Новое литературное обозрение, 2018
Каждую новую книгу Игоря Смирнова жду со смешанным чувством предвкушения и ужаса, потому что знаю: читать её придется дважды. Его манера изложения уже вошла в академический фольклор: об этот стилистический железобетон сломало зубы не одно поколение молодых филологов. Профессор, однако, ответствует, что сложность его языка объяснима-де сложностью самой Истории, смысл которой он, Смирнов, пытается постичь на протяжении всей своей научной карьеры. Вот и ныне: хотя в сборник вошли тексты, которые «писались врассыпную», но их выбор «в наибольшей степени соответствует неотступно занимающей мое воображение истории, пусть нам и хотелось бы увековечить современность, в которой мы находимся, чему отвечает установка на познание вещей без обиняков, без учета того, что они участвуют в изменении мира». Уф-ф; это точно не та цитата, которую издатели помещают на обложку. Коварство Смирнова в том, что он наиболее увлекателен там, где наиболее теоретичен – в рассуждении ли о природе литературных жанров, свойствах ли социокультуры или же о том, как завершаются эпохи (гм, разумеется, если вас В САМОМ ДЕЛЕ волнуют эти темы). О такой книге лучше Сократа не скажешь: что я понял – прекрасно, чего не понял, наверное, тоже.
